- Ну вот, - невнятно хихикнул Костя, - за что боролись. Принцип айкидо – направить энергию противника против него самого. Как самочувствие?

- Спасибо, неплохо, - отрезал Никита, понимая, что это далеко не так.

- Ничего, это не надолго, - снова хихикнул Костя.

В организме происходило что-то странное. Вопреки распространенному мнению, что если после сорока ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер, на здоровье Никита до сих пор не жаловался. Поэтому ощущения были непривычными и пугающими. Грудь медленно сжимала ледяная рука – пока еще не сильно, но решительно. Противная ватная слабость заставила дрожать колени. В ушах тоненько звенело. Внезапно дремотной волной накатила дурнота, перед глазами поплыли разноцветные круги.

- Ну что, я уже могу встать?

Костя легко стряхнул с себя Никиту и поднялся на ноги. Тот попытался удержать его, но руки не слушались. Чернота плескалась уже на уровне глаз. Вот волна плеснула и накрыла с головой…

…Ужас. Животный ужас: в темноте кто-то прятался – страшный, невероятно страшный. Тоска скрутила яростно и безжалостно. И вдруг темнота рассеялась, страх ушел. Свет становился все ярче и ярче. Блаженный покой ласкал, как мягкое, теплое одеяло.

Он знал, что не один здесь. Где? В каком-то другом измерении? Еще немного, и он увидит… Кого?

«Рано», - сказал мягкий тихий голос…

Никита открыл глаза – с превеликим трудом, тяжелые, как у Вия, веки весили, похоже, не меньше центнера. Он обнаружил себя в большой комнате, полулежащим в кресле, без куртки, с расстегнутым воротом.

- Ты еще жив? – удивился Костя, который занимался тем, что сервировал чай на журнальном столике, стоящем у дивана. – Силен бобер! Наверно, выдохлась, зараза. Хотя, все правильно, под кожу действует медленнее. Ну, зато у тебя будет время помолиться. А потом я вызову «скорую». Они приедут – а ты уже готов. Зашел ко мне в гости, по-родственному, чайку вон попить, узнать, как у мамы дела, да приключился сердечный приступ. У сорокалетних мужиков такое часто бывает. Критический возраст.

- А след от иглы? – с трудом ворочая языком, поинтересовался Никита.

- А, фигня! – отмахнулся Костя. – Инсулиновая игла, следов почти не остается. Нет, можно, конечно, найти, но я не думаю, что кто-то будет обследовать тебя с лупой. Разрежут, увидят классический инфаркт и зашьют обратно.

Он отвернулся и начал наводить на столике беспорядок: мол, сидели мы тут, чай пили, разговоры разговаривали. Плеснул в чашки заварки, немного кипятком разбавил.

Никита опустил вниз весящую тонну руку и нащупал стоящую на полу рядом с креслом китайскую вазу. Пальцы беспомощно скользили по фарфору. Нет, ничего не выйдет. Он даже не сможет ее поднять. Снова начала подкатываться темнота.

А как же Света, Маша? Как же они без него?

Что он может сделать, пока снова не потерял сознание? Сил все меньше и меньше, в груди распускается ядовитый огненный бутон, не хватает воздуху. Еще немного – и будет поздно. А когда он отключится, Костя непременно подойдет проверить, можно ли уже вызывать «скорую».

Вздохнув поглубже, Никита уперся плечами в спинку кресла и потихоньку сполз на пол. Застонал хрипло и затих. И глаза прикрыл, но не до конца, а так, чтобы видеть можно было. Хотя очень хотелось закрыть их совсем и подождать, когда снова придет тот запредельный свет, несущий радость и покой.

Он успел прикинуть целых четыре варианта, в зависимости от того, как именно подойдет к нему Костя. Рассчитывать на самый удобный из них – что он наклонится над ним, подставив самое уязвимое мужское место под удар коленом, - вряд ли приходилось, да так и вышло. Костя просто нагнулся, чтобы пощупать пульс на сонной артерии.

Собрав все свои силы, Никита вскинул правую руку, откинув ею Костину, и ударил его костяшками в висок. Ему показалось, что удар получился совсем слабым, вскользь, совсем не таким, как надо бы. Но Костя, сдавленно ахнув, отшатнулся и медленно, как при съемке рапидом, упал на пол рядом с Никитой, больно придавив его ногу.

Вот теперь быстрее. И дело даже не в том, что Костя скоро очнется. Просто скорее он сам умрет, не дождавшись помощи. Чудо, что до сих пор еще жив.

Телефон! Дотянуться до телефона.

Встать на ноги не удалось – они просто отказывались выпрямляться. С трудом, где на четвереньках, а где и ползком, Никита пересек комнату и снял трубку. В милицию? Но что он скажет? Нет, надо звонить Логунову. И не на работу, где его вполне может и не оказаться, а на сотовый.

Записная книжка, равно как и сотовый, были в куртке, которой нигде не было видно. Наверно, Костя снял ее с него в прихожей. Доползти туда они никак не сможет. Вся надежда на память. Телефон простой. Первые шесть цифр, как у Светы, а последние две – как у Лешки Погодина, это он помнил точно. Осталось припомнить всего две. Тридцать восемь? Или пятьдесят восемь? Кажется, все-таки тридцать восемь.

Он набрал номер, пошли гудки. Только бы не отказ, а то ведь некоторые, увидев, что звонок не с мобильного, из экономии сразу дают отбой.

- Да? – после пятого гудка в трубке раздался голос Ивана.

- Иван, это Никита Корсавин. Я у Васильева дома. Быстрее!

Надо было сказать что-то еще, надо было объяснить, но трубка выпала из онемевших пальцев. В ней что-то булькало, наверно, Иван пытался узнать, что случилось, но у него уже не было сил поднять ее. Он посмотрел в Костину сторону, тот не шевелился и, похоже, не дышал. Неужели мертв?

Убивать ему приходилось. Афганская граница – место неспокойное. Но одно дело в бою, в перестрелке, да пусть даже и в рукопашной, когда свою жизнь защищаешь и жизнь товарищей, а другое – вот так. И неважно, что здесь он тоже защищал свою жизнь.

Но Костя шевельнулся – раз, другой. Облегчение было секундным, оно тут же переросло в сожаление – уж лучше бы… Потому что другого шанса у него не будет. Вот сейчас Костя очухается, встанет…

Впрочем, какое это имеет значение. Даже если ничего не случится, все равно – вряд ли что-то или кто-то ему поможет. С каждой секундой ему становилось все хуже и хуже. Одна надежда, что Иван разберется, что к чему, и с чего это с ним инфаркт приключился.

Костя встал на четвереньки, поморщился, потер висок.

- Надо же, какая гнида, - пробормотал он с удивлением. – Так бы и размазал тебя по ковру. Да нельзя, к сожалению. Эмоции, эмоции… Ничего, я подожду. Только подходить к тебе больше не буду.

Костя поднялся и, продолжая потирать висок, присел к столу, налил в чашку чай, отпил, обжегся, закашлялся. Никита лежал, закрыв глаза, и молился про себя – спокойно, без мысленной суеты. Страх совсем ушел, наоборот – хотелось, чтобы все поскорее закончилось.

Он еще успел услышать настойчивые звонки в дверь, увидеть, как заметался по комнате Костя и как слетела с петель тяжелая железная дверь…